Расшифровывая понятие «церковная музыка», в приведенный выше достаточно впечатляющий «послужной список» композитора следует прибавить четыре литургии, Всенощное бдение, хоровой цикл «Страстная Седмица», несколько духовных кантат, шесть месс, мотеты, псалмы и пр. для разных составов.
       Нельзя сказать, что имя и музыка Гречанинова когда-либо были у нас под запретом. Автор этих строк, например, помнит имя Гречанинова лет с шести, с начала обучения в музыкальной школе Гнесиных, где детские пьесы, песни и легкие хоры Гречанинова по традиции - он же был педагогом этой школы - тщательно культивировались. Разумеется, нам не излагали его биографии, и, играя в 1-ом классе пьески Александра Тихоновича, я не могла и подозревать, что их автор жив - в далеком Нью-Йорке: для меня он находился в другой эпохе, там же, где автор «Снегурочки» с длинной бородой и, пожалуй, автор «Камаринской» в феске. Консерватория несколько уточнила первоначальное представление, но все равно, симфонии Гречанинова, его «Добрыня Никитич» оставались в далеком прошлом - казалось, это способный, мастеровитый композитор, вообще же не то эклектик, не то эпигон Новой русской школы.
       Иной взгляд на Гречанинова возник - полагаю, не только у меня - около трех лет назад, когда в московском концерте Петербургская капелла под управлением Чернушенко спела «Страстную Седмицу». Потом - знакомство со Второй, Третьей (Демественной) литургиями, со Всенощной и отдельными духовными хорами, в основном, по нотам - Гречанинова у нас поют пока очень мало - подтвердили ощущение силы, красоты, почвенности, возникшие после слушания «Страстной Седмицы». Пресса дореволюционных лет тоже давала этим сочинениям очень высокие оценки. Стало ясно, что скромный автор детских пьес и «Добрыни Никитича» - ведущая фигура «новой школы церковной музыки», вместе с Александром Дмитриевичем Кастальским. Кстати, обнаружилось, что и в светской музыке Гречанинова есть интересное: например, опера-мистерия «Сестра Беатриса» по Метерлинку - прелестный, неувядающий московский «Модерн». Естественно, захотелось узнать, что писал композитор в течении тридцати лет, проведенных за рубежом. По архивам, по знакомым, собирая, удалось познакомиться с Четвертой литургией, некоторыми мессами, потом с рукописями «Вселенской мессы» - вероятно, центрального зарубежного сочинения Гречанинова. (Может быть, и удастся нам «поднять» эту мессу на следующем фестивале!) Все это оказалось по-настоящему хорошей музыкой: композитор не стоял на месте, а шел вперед и всегда в своем собственном русле - так же, как, например, Николая Метнер.
       Думаю, что настоящее открытие Гречанинова нам еще предстоит. Но такая уж вышла удача, что на нынешнем фестивале мы получаем возможность услышать духовную музыку композитора, написанную в разные эпохи: дореволюционную (точнее, накануне-революционную) - Демественная литургия, концертные арии на духовные тексты и зарубежную - две мессы, одна парижская и одна американская.
       Об истории этих сочинений говорится в печатаемых ниже фрагментах из автобиографической книги композитора и в выдержках из его переписки. И то и другое у нас не опубликовано, и если книга «Моя жизнь» иногда хотя бы цитируется, то на эти письма до сих пор не обращали внимания. Один из адресатов - Вера Ивановна Гречанинова (Рерберг; из семьи известного инженера), первая жена композитора и его верный друг, оставшаяся в Москве после его отъезда за границу. Она собственноручно переписала из посланий Александра Тихоновича и других источников все, касающееся творчества, составив таким образом его музыкальную биографию. Другой адресат - Владимир Александрович Зиринг, пианист, педагог Московской консерватории, в прошлом сотрудник Гречанинова в области музыкальной педагогики. В конце войны, когда на короткое время приоткрылись створки «железного занавеса», он напомнил Александру Тихоновичу о себе, и 80-летний композитор с радостью откликнулся на весточку с Родины. Главная тема их довольно обширной переписки - судьба музыки Гречанинова в России, ее издание, исполнение. Самое трогательное здесь, быть может, надежда старого человека на то, что жизнь в России изменится, что вспомнив о нем, вспомнят о его музыке, в том числе музыке духовной, и будут ее вновь издавать и исполнять. Всякий, представляющий себе жизнь страны в конце 40-х годов, не может не усмехнуться горестно на вопрос Гречанинова к Зирингу: есть ли в продаже в Москве старые, юргенсоновские издания его духовных сочинений. Да их не то что в 1947-м - даже в 1987-м очень трудно было извлечь из библиотек, и только с 1988-го стало возможным петь, не опасаясь серьезных последствий! Вероятно, определенную роль в представлениях Гречанинова (и не его одного) относительно изменений в советской действительности, в частности, в отношении Советской власти к церкви, играла пропаганда: в эмигрантских изданиях конца войны и первых послевоенных лет эта тема часто доминирует (неслучайно же посетил Гречанинова в Нью-Йорке секретарь патриарха). С иллюзиями такого рода во многом был связан поток репатриантов - русских людей, возвращавшихся из-за рубежа в Россию. «Народ-победитель, - думали они, - не будет более рабом в своей стране», - и, возвращаясь, большей частью попадали в лагеря, в ссылку...
       Чисто музыкальная проблематика духовного творчества Гречанинова, его стиль - особая тема, которую нет возможности сейчас развивать. Хотелось бы только обратить внимание на преобладание в духовной музыке композитора светлых тонов, торжественных и лирических. В дореволюционном творчестве особенно много «хвалитных песнопений»: «Воскликните Господеви», «Свете тихий», «Хвалите Бога во святых его», «Слава в вышних Богу», «О Тебе радуется», основополагающая черта мировоззрения Гречанинова. Как говорит он сам, «постараемся прожить с возможною для нас радостью и любовью к людям и природе, в чем и заключается весь смысл жизни». Таким Гречанинов остался до конца своих дней.

Марина Рахманова