Хайям Мирзазаде уверен, что его наставник Кара Караев оставил в музыке такой след, о котором многие могут только мечтать.
5 февраля 2003 года выдающемуся азербайджанскому композитору Кара Караеву могло бы исполниться 85 лет. Увы, он не дожил до этого юбилея, оставив своим ученикам и почитателям массу воспоминаний и свою музыку. Возможно, ее не так много, как хотелось бы, но в ней отчетливо чувствуется дух Караева, и она способна дать множество творческих импульсов для современных композиторов. Что же касается воспоминаний о великом Маэстро, то, думается, нашим читателям будет приятнее услышать их из уст тех людей, которые знали композитора лично, учились у него, работали с ним плечом к плечу.
Этот заголовок для статьи мой собеседник, народный артист Хайям Мирзазаде предложил сам, в процессе нашей беседы, объяснив, что он и есть седьмой ученик великого маэстро: «В нашей аудитории висела виньетка, где я значился седьмым».
Они были знакомы с 1950 по 1982 год. Не просто знакомы. К. Караев был для Х. Мирзазаде и Учителем, и Другом. Поэтому не удивительно, что интервью, проходящее в композиторском классе БМА, где когда-то преподавал сам К. Караев, а теперь готовит молодых композиторов и его ученик профессор Х. Мирзазаде, вскоре превращается в монолог - настоящую исповедь ученика.
- Караев был феноменальной личностью в общей истории развития азербайджанской музыки, - утверждает Хайям Мирзазаде. - Когда Караев вместе с Джовдетом Гаджиевым вернулись из Москвы, где учились у
- Утверждают, что Караев мог бы написать гораздо больше произведений...
- Начнем с того, что он прожил короткую жизнь, всего 64 года. И это результат тех мук, которые он переживал в себе. Он вечно думал, изобретал, привносил музыкальные компоненты, данные ему как от бога, мировой культурой, так и культурой, обретенной и в Москве, и в Баку, в отчем доме. Ведь Кара Караев родился в интеллигентнейшей семье: его отец был врачом, а мама Сона ханум, которую мы все называли тетей Соней, писала и публиковала в начале прошлого века в местной печати свои повести и рассказы. Хорошие корни, образование, конечно же, сказывались и на его музыке. Но серьезная музыка никогда не приносит дохода. Так что Кара Караеву приходилось тратить силы и на существование - писать ради заработка менее серьезную музыку, для кино и театра, например, сочинять на заказ кантаты, марши. Но любое его произведение, для детей ли оно написано, для кино или это камерная музыка - поучительно, потому что Караев был Мастером, имел большой талант, он знал, что писал. Возможно, долго думал, переживал, вынашивал в себе, но он сочинял и делал это весьма ответственно. Он как-то сказал мне: «Хайям, если тебя пригласят даже в Агджабединский театр, то надо сделать работу так честно, чтобы захотели пригласить еще раз». Немало времени уходило у Караева и на общественную деятельность, ведь он был депутатом Верховного Совета, ездил на заседания в Москву, был членом ЦК и посещал пленумы. А как секретарь Союза композиторов СССР, он должен был вести и эту работу. Вы представляете, сколько времени у него все это отнимало? Я не говорю уже о том, что он еще и принимал своих избирателей в этой самой аудитории, где преподавал в последние годы своей жизни. Представьте себе, что могло бы быть, если бы он не занимался всем этим, а просто бы творил, отдыхал и ездил на свои концерты, получал удовольствие. Сколько тогда было бы сделано в музыке! Несмотря на это, я все же считаю, что Караев сделал и мало, и в то же время много. Он оставил такой след, о котором многие могут только мечтать, как бы плодотворно они не работали.
- Произведения Караева всегда воспринимались однозначно хорошо?
- Не всегда и не все принимали его музыку с радостью. Одни ему завидовали, другие ненавидели его стиль написания, так как его творческое письмо им не нравилось. Были и те, которые, видимо, считали себя чересчур большими эстетами. Но Караев продолжал работать, делал свое дело, и нередко побеждал негативные мнения. И вот когда прошли годы, сочинения его прижились, они уже стали классикой. Примером тому его симфоническая поэма «Лейли вя Мяcнун», написанная в 1948 году. Некоторые отнеслись тогда к новому произведению с издевкой, говорили, что это не наша музыка и вообще не «Лейли вя Мяcнун»... Его даже приписывали к тогдашнему постановлению о формализме. Но позже даже эти люди вовсю начали хвалить «Лейли и Меджнун» Караева. Не понимаю, либо они выросли, либо эта музыка стала теперь классикой, а классика неприкасаема.
Сам Караев был очень человечным, никогда никого не оскорблял, ко всем относился с большим уважением. Он мог подолгу слушать любую музыку, даже бездарных композиторов, любителей - затем давал им советы, а после переживал. Переживал за то, почему он слушал плохую музыку, и беспокоился о том, не обидел ли ненароком автора. Вот таким он был по отношению к другим людям. Знаете, я очень любил своего педагога, боготворил его. Он был не только моим наставником, мы были большими друзьями, а подобные отношения редко встретишь между педагогом и его студентами.
«Грусть», посвященная отцу
В семье Караевых не делали культа из дней рождения. Фарадж Караев в день рождения отца всегда бывает в Баку. В этот день рано утром он вместе с близкими друзьями посещает могилу отца на Аллее почетного захоронения. Цветов, правда, с собой никогда не берет, поскольку Кара Караев их не любил.
- Папа вообще не любил проводить свои дни рождения, рассказывает Фарадж Муаллим. - У нас в семье никогда не было культа вокруг этого, мы могли спокойно забыть мой, сестры или мамин день рождения. Папин, правда, помнили всегда. Гостей по этому поводу никогда не собирали, только два-три близких человека, которые приходили домой. Помню лишь однажды, когда папа отмечал, если не ошибаюсь, свое сорокалетие, было человек 20 гостей. А так - очень редко. Причем, папа никогда не говорил о музыке, о делах за столом, с гостями. Для него процесс работы был интимным. Только когда уже все было готово, он любил показывать маме. И когда ему во время оркестровок не хватало рук, а я был тогда ребенком, он звал ее и просил подыграть.
- Какой из подарков, выбранных для отца, вам особо запомнился?
- Помню, на его 50-летие мы с сестрой Зулей ходили по магазинам в Москве, выбирали. Хотели что-нибудь особенное подарить, а денег у нас не особо много было. Наконец нашли ему весьма симпатичную шкатулочку, отделанную камешками. Папа был очень тронут. А так в основном дарили книжки и ноты. Помню, я как-то подарил папе книгу Роберта Бенуорена «Вся королевская рать». Я как раз прочел ее сам, позвонил отцу в Баку, и узнал, что он это замечательное произведение еще не читал. А мама, например, могла купить в подарок какое-то кашне, которое ему нравилось. Он любил хорошо одеваться.
- Наверное, самым большим подарком для него могла бы стать музыка. Скажите, у вас есть произведение, посвященное отцу?
- Да, это сочинение называется «Тристесса. Прощальная симфония». «Тристесса» значит грусть. Что касается «Прощальной симфонии» - так называется гениальное произведение Гайдна, представляющее собой несколько театрализованное действо. Оркестр играет, у каждого музыканта свеча на пюпитре, которую ближе к концу произведения он тушит и уходит. Все музыканты постепенно расходятся, остаются лишь дирижер и первый скрипач. Последний передает скрипку дирижеру, тушит свою свечу и тоже уходит. Дирижер сам доигрывает произведение на скрипке, откланивается и покидает сцену. «Тристесса» задумана так же, ее стержень - три прелюдии отца. Это произведение играл вместе с оркестром маэстро Рауф Абдуллаев, который к тому же является и потрясающим пианистом. По задумке, дирижер выходит на сцену, где уже сидел оркестр, садится за рояль и играет одну из прелюдий отца. В середине «Тристессы» он вновь «отлучается» от оркестра, чтобы сыграть на рояле другую прелюдию. А в финале, когда все музыканты ушли со сцены и дирижер остался один, он опять садится за рояль, но не играет, закрыв его крышку. И тут третья прелюдия звучит - уже из репродуктора. Премьера этого произведения, посвященного мной отцу, была проведена в 1982 году, на его 65-летие. Оно записано на пластинку, но играли его только в Баку, так как не каждый дирижер умеет играть на рояле.
Айнур МУСТАФАЕВА