На долю моего поколения музыкантов выпало счастье наблюдать ярчайший расцвет гения Сергея Прокофьева, присутствовать при рождении его лучших произведений, общаться с Прокофьевым-человеком...
Композитор, пианист, дирижер, Прокофьев не был педагогом. Он не любил преподавать, учить, «как сочинять музыку». И все же не найти современного композитора, который в той или иной мере не воспользовался бы «уроками» прокофьевского творчества, который не научился бы чему-то новому, важному, изучая произведения этого замечательного композитора.
Сейчас мне хотелось бы восстановить в памяти некоторые черты облика Сергея Сергеевича Прокофьева - музыканта и человека - таким, каким он мне представляется, таким, каким я его знал.
Еще студентом Московской консерватории я с живейшим интересом изучал сочинения
Вспоминаю ошеломляющее впечатление от прослушивания на репетициях, а затем в Большом зале консерватории Первого скрипичного концерта Прокофьева, исполнявшегося Жозефом Сигети в сопровождении оркестра «Персимфанса». Про всей смелости новаторского письма Прокофьева сочинение это легко воспринималось слушателями, захватывало их поэтичностью и свежестью лирических образов, ярким сказочным колоритом, властным темпераментом мастера, уверенного в себе, в правоте своих исканий. Эта доходчивость сложной новизны прокофьевской музыки объясняется прежде всего огромным запасом здоровья и бодрости, которые несут его пьесы, а также бесспорной связью с классическим музыкальным
Нетрудно представить себе наше волнение, когда однажды, это было в 1933 году, Николая Яковлевич [Мясковский] объявил нам о предстоящем визите в консерваторию Прокофьева, пожелавшего познакомиться с работами студентов-композиторов.
Точно в назначенный час в кабинете директора Московской консерватории показалась высокая фигура Прокофьева. Он вошел быстрой походкой, продолжая оживленный разговор с Мясковским и едва ли замечая наши взгляды, полные жгучего любопытства и сдерживаемого волнения. Шутка ли сказать, наши сочинения будет слушать Сергей Прокофьев - всемирно известный мастер, имя которого казалось нам почти легендарным!
Не теряя ни минуты, приступили к прослушиванию. Игрались сочинения
Мне трудно сейчас вспомнить, что говорил нам Прокофьев после прослушивания. Помню только, что все его замечания были благожелательны, очень конкретны и
С тех пор прошло уже свыше двадцати лет. За эти годы мне довелось многократно встречаться с Прокофьевым, показывать ему свои сочинения, беседовать о проблемах развития современной музыки. Его подход к явлениям музыкального искусства казался мне всегда очень прямолинейным и решительным. Взыскательный по отношению к себе, он был очень требователен и по отношению к другим. Он требовал от нас - не повторять себя, не говоря уже о перепевах чужого, неустанно искать новое, избегать проторенных дорожек...
Я помню одно высказывание Прокофьева, опубликованное в советской печати в 1937 году. Он говорил о необходимости сочинять музыку для широкой демократической аудитории, но предупреждал композиторов от упрощенчества, от «прилаживания» к слушателю, что содержит в себе, как писал Прокофьев, не только недооценку его культурной зрелости, но и элемент неискренности. А музыка, написанная неискренне, лишена
Когда думаешь о том, что музыка балета «Каменный цветок» написана в последние годы жизни
Музыка «Каменного цветка» - это сплошной поток мелодий, идущих от сердца к сердцу, от самых истоков русской песенности. Какие там хороводы, какие зажигательные пляски - русские, цыганские! Какой страстью и молодостью дышат страницы, посвященные сценам Хозяйки Медной горы, Данилы и Катерины! Как рельефно, зримо, выразительно нарисован музыкой образ злодея Северьяна! Так же как «Ромео и Джульетта» и «Золушка», музыка последнего балета Прокофьева войдет в золотой фонд русской балетной классики.
Я встречался с Сергеем Сергеевичем на протяжении двадцати лет. Правда, в последние годы эти встречи происходили реже - из-за болезни он мало бывал в Москве, проводя большую часть года на Николиной горе.
Прокофьев - такой, как мы его знали в первые годы после возвращения из-за границы, и Прокофьев последних десяти лет его жизни - во многих отношениях представляется мне иным человеком. Пятнадцать лет жизни за рубежом наложили на него известный отпечаток. Он был сух, деловит, порою даже надменен. За исключением некоторых старых друзей, мало кто имел к нему доступ. И вот на протяжении нескольких лет можно было наблюдать, как он все больше и больше втягивался в сферу общественных интересов, в жизнь советского народа, в работу Союза композиторов. Он стал сердечней и внимательней к людям, на его лице все чаще светилась добрая улыбка...
Сергей Сергеевич был пунктуален во всех делах и требовал такой же пунктуальности от всех, с кем ему приходилось иметь дело. Несколько раз я его видел в крайнем раздраженном состоянии. Это бывало тогда, когда по расхлябанности работников аппарата Союза композиторов или по небрежности членов какой-нибудь комиссии, в которой состоял и Прокофьев, назначенное собрание или заседание начиналось не вовремя. Подождав десять минут, он демонстративно уходил, предварительно выразил свой гневный протест.
Лето 1944 и 1945 годов
Регулярная творческая работа сочеталась с отдыхом. При любой погоде Сергей Сергеевич отправлялся на прогулку в лес. Нередко к нему присоединялись и другие обитатели Дома творчества, и тогда мы могли в полной мере оценить живое остроумие Прокофьева-собеседника, его душевность в отношении к людям, его любовь к природе, к русскому пейзажу.
Летом 1944 года Сергей Сергеевич принимал участие в наших сражениях на волейбольной площадке. Игра в волейбол была в Ивановском Доме творчества в те времена не просто «дачным развлечением», но подлинно «Спортивным состязанием команд», в которых игроки оценивались по достоинству, что называется, невзирая на лица. Поэтому скромный паренек из соседней деревни - 15-летний Ленька, по прозвищу «Миномет», ловко отбивавший все мячи и умевший «гасить» их у сетки, пользовался куда большим престижем, чем громоздкий и малоподвижный
Вспоминаю его рассказ о первой встрече с Генри Вудом. Весной 1944 года во Всесоюзном обществе культурной связи с заграницей состоялось торжественное заседание, посвященное семидесятилетию со дня рождения известного английского дирижера Генри Вуда. На заседании присутствовало много музыкантов, прослушавших доклад о жизни и деятельности маститого дирижера. Затем слово взял Сергей Сергеевич. С неподражаемым юмором и живой непосредственностью он рассказал нам несколько эпизодов, очень сочно охарактеризовал
Прокофьев впервые ехал на концерты в Лондон и не знал, кто будет его встречать и куда отправиться с вокзала. Это обстоятельство его очень беспокоило всю дорогу до Лондона. Наконец, поезд подкатил к перрону. Прокофьев вышел из вагона и растерянно остановился у справочного киоска. «Вдруг, - рассказывает Прокофьев, - я вижу какого-то солидного господина, быстро идущего вдоль платформы, с прикрепленной на груди партитурой моего Первого фортепианного концерта. Это был Генри Вуд...»
Прокофьев был ярым врагом всего серого, приглаженного, рафинированно-сентиментального, конфетно-красивого. Он требовал от искусства смелой мысли, вдохновения, самостоятельности в решении художественных задач. Он оставался верным себе в любом жанре, но при этом замечательно точно учитывал специфику жанра и требования аудитории. Наилучшим доказательством этого многообразия творческого почерка Прокофьева могут служить сочинения для детей. Вспомним единственную в своем роде симфоническую сказку «Петя и волк» - сочинение, блещущее живым остроумием, мелодическим богатством, одинаково увлекающее и детей, и взрослых. Вспомним полную очарования и фантастики хореографическую сказку «Золушка», вспомним поэтичнейший цикл детских фортепианных пьес «Детская музыка» и его симфонический вариант - «Летний день», вспомним «Гадкого утенка», «Сказки старой бабушки», пионерскую сюиту «Зимний костер».
Доступно ли это детям? Абсолютно доступно! Свидетельство тому - любовь малышей и пионеров к этой музыке, огромная популярность этих пьес у детворы всего мира.
Остается ли при этом Прокофьев самим собой? Безусловно! Притом без какого-нибудь снижения требовательности к себе.
Мне хочется закончить эти беглые заметки о замечательном советском художнике, чье творческое наследие навсегда останется гордостью русской социалистической культуры, словами уверенности в том, что память об этом великом мастере, горячем патриоте советской Родины будет жить в веках.