СТРАНА НАША ДОЛЖНА ВОЗРОЖДАТЬСЯ

Вернуться

       «...Большое видится на расстояньи». Эта известная строка не случайно просится в эпиграф к публикуемому ниже «Первому слову», с которым обратился Р. Щедрин к делегатам VI съезда композиторов и музыковедов РСФСР. Ибо в период, когда уже почти год работает по принятому на том форуме Уставу обновленный творческий союз России: когда «большой Союз» тоже готовится к очередному организационно-переменному съезду (Устав!); когда, соответственно, все более настоятельно ощущается потребность определить в первую очередь этические основы будущего нашего художественного объединения, — в контексте таких событий и умонастроений именно общественная позиция Р. Щедрина приобретает особую ценность и перспективность: она опирается на эстетические и нравственные традиции Дмитрия Шостаковича — первого руководителя многонациональной композиторской России.
       И не хочется сетовать теперь ни на специфические журнальные стечения обстоятельств, ни на не отзывчивость газетной прессы, даже российской, помешавшие своевременному напечатанию полного текста речи Р. Щедрина. Потому что смысл ее не только не потерялся, но, пожалуй, укрупнился в восприятии на определенном временном отдалении...
       Конечно, могут возникнуть вопросы. Например, такой: стоит ли называть имена и воспроизводить критику в адрес прошлых руководителей Совмина РСФСР, которые уже ушли с политической сцены? Может быть, и не стоит. Но ведь проблемы, сформулированные в связи с этой персоналией (серьезнейшие проблемы!), все еще не решены, — ответим мы. Так пусть же данная публикация и сослужит службу дню сегодняшнему, и останется в истории как острый и сильный документ своего времени.

Дорогие коллеги!
Дорогие гости, товарищи, друзья!
       Я думаю, что ни у кого из вас не возникло возражение, что открыли мы наш съезд не привычными словами «Объявляем VI съезд композиторов России открытым», а музыкой великого Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, музыкой, имеющей самое прямое отношение к деятельности и нашей организации, да и вообще к жизни нашей.
       Я думаю, что то, что прозвучал «Раек» Д. Д. Шостаковича, — это не только его художническое высказывание, но и слово Гражданина. Дмитрий Дмитриевич был основателем той организации, которая собралась сегодня здесь, и верится, что принципы, заложенные им с первых же дней, мы старались, стараемся и, я хочу надеяться, что и следующие после нас музыканты будут стараться осуществлять и следовать этому курсу.
       Не могу не сказать несколько слов о впечатлении от сочинения, потому что это была премьера сегодня. Сочинение прозвучало впервые лишь в прошлом году в Вашингтоне, когда «Райком» продирижировал Мстислав Ростропович. Писал же партитуру Д. Д. Шостакович в том злопамятном 1948 году летом и потом окончил эту работу в начале 60-х годов, введя третий персонаж — Тройкина, где совершенно очевидны ассоциации с Шепиловым, который тоже попортил ему немало крови и тоже учил, как и для кого нужно писать музыку.
       Что я подумал сегодня? Как-то стали обычными попреки в том, что мы страна трусов, страна молчальников, страна, утерявшая свою интеллигенцию... Я думаю, что сегодняшнее сочинение это опровергло. Чтобы с такой смелостью спародировать Сталина и Жданова в 1948 году, какое нужно было иметь великое мужество, великую традицию русской культуры; каких нужно было иметь верных и чистых друзей рядом, чтобы такую партитуру держать у себя на письменном столе! Так что мне кажется, что и это пример самый и самый наглядный для всех нас. Не было плохих времен — были плохие люди!
       Я хотел бы, следуя нашей традиции, первое слово обратить к тем, кого сегодня нет с нами. К сожалению, список людей, кого мы недосчитываем между предыдущим съездом, проходившим в 1985 году, и нынешним, очень обширен и горек — 92 человека.
       Либо надо бы зачитать всех ушедших наших друзей и коллег, либо не называть ни одного имени, потому что перед смертью все равны.
       Я хотел бы, чтобы мы почтили память всех наших коллег и друзей минутой молчания...
       Мы хотим съезд наш повести достаточно необычно. Доклада, к которому все мы так привыкли, не будет. Каждый из ведущих заседания (я буду вести его до перерыва, следующее после меня заседание будет вести Андрей Петров и т. д. — в общем, все те, кто руководил Союзом композиторов России прошедшие пять лет) будет делать небольшие сообщения, высказывать свои соображения, прогнозы, оценки. Это и будет в конце концов наш коллективный доклад, тем более что, слава Богу, мы становимся не такими уж одинаково мыслящими.
Такое «разложение» доклада на плечи почти всех руководителей этого уходящего созыва будет в какой-то мере закономерным. И на правах первого ведущего я бы хотел тоже высказать несколько своих соображений для начала.
       Я думаю, что информативная часть, то есть что сделано за прошедшие годы, вам хорошо известна. Потому что у каждого делегата есть справочники, эти толстые фолианты, где запротоколирована работа всех композиторских организаций нашей республики, где в отдельной книжке уместилась вся работа секретариата, где указаны и даты, и присутствовавшие, и отсутствовавшие на этих заседаниях, и перечень всех — надеюсь, что никаких ошибок и опечаток не произошло, — буквально всех сочинений, написанных за последние пять лет. Наличие такого информативного материала дает возможность, думается мне, оставить «бухгалтерию» несколько в стороне. А ежели будут, конечно, какие-то вопросы, то любой из нас, из секретарей союза, на них ответит. А так, я думаю, эту информацию вы имеете и она достаточно многостранична и красноречива.
       Очень кратко в тех листовках, которые мы раздали делегатам съезда, сказано о том, что мы считаем нашими достижениями, что мы считаем нашими ошибками, что мы не смогли, не успели сделать, что надо сделать другим, кто пойдет после нас. Думается мне, за прошедшие пять лет кое-что нам сделать все же удалось. Я имею в виду и то, что создана «Российская музыкальная газета», которую мы считаем продолжением той «Русской музыкальной газеты», которая была в нашем отечестве еще в прошлом веке... Я рад тому, что мы, может быть, были одними из самых первых, кто вообще взял на себя смелость выпуска подобной газеты. И хотя, скажем, в Московском Комитете партии мы не встретили поддержки и нас обвиняли в диссидентстве и были довольно резкие и угловатые споры на сей счет, но должен по справедливости сказать, что мы нашли поддержку в Отделе культуры ЦК, где с первых шагов эту идею, эту газету поддержали и очень нам помогли. И мы рады, что уже двенадцать номеров нашей газеты вышло и что она уже выходит стотысячным тиражом. И распространяется уже по всей России, и, думаю, что эта цифра говорит в пользу ее.
       За эти пять лет был создан Российский музыкальный фонд, тоже не без борений, тоже не без сопротивления. Кстати, эти сопротивления и борения продолжаются до сих пор. Во многом, увы, наша суверенность пока еще более бумажная, чем деловая. За каждой суммой, даже самой незначительной, нам нужно ходить с миной просителя на лице: и палки в колеса, и промедления, и задержки... К сожалению, мы до сих пор ясно ощущаем это, но тем не менее все-таки организация есть, она функционирует. Хочу надеяться, что в последующие годы малополезная конфронтация, которая существует между отеческой организацией и российской нашей, будет сходить на нет, и долгожданную самостоятельность финансовую, и возможности самостоятельных акций мы получим в полной мере.
       Мы, могу уже сказать, почти создали Росмузинформ — ту организацию, без которой пропаганду музыки по самым отдаленным областям вести в нашей географически столь разбросанной гигантской республике просто-напросто невозможно. Полагаю, что создание Лаборатории третьего направления в стенах нашего союза, тоже встретившее разноликое к себе отношение — немало юмора, немало иронии, скепсиса было высказано в газетах и на страницах журналов и по телевидению, — все же наш актив. И я радуюсь, что наша Лаборатория третьего направления уже реально существует, — а музыканты там собрались ярчайшие; талантливые. И сам искренне верю, что за третьим направлением в ближайшие десятилетия в музыке большое будущее и что сдающему полномочия составу секретариата это тоже можно было бы поставить в плюс.
       Создали мы и правовую комиссию, потому что дела бесправия композиторского очень и очень нас тревожат. ВААП, которое призвано защищать наши интересы, остроумные писатели расшифровывают как «всесоюзное агентство Аграбления писателей». (Смех в зале.) Так вот, нам бы хотелось, чтобы композиторы в эту аббревиатуру не попали, хотя мы являемся одновременно с писателями основателями этой организации. Мы хотели бы от этой организации, по существу, только лишь одного, чтобы она нас защищала, защищала наши интересы, чтобы те партнеры-издатели, которые строят себе виллы за счет музыки советских композиторов, в первую очередь Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, виллы на Сейшельских, Канарских островах, щедрее поделились с нашими музыкантами и доходами от этого авторского права или бесправия. Чтобы и нам кое-что перепадало.
       Поэтому полагаю, что и создание правовой комиссии с очень авторитетным специалистом во главе, Михаилом Зиновьевичем Шульманом, тоже добрый знак для дальнейшего нашего движения вперед.
       Что нам предстоит сделать? В листовке мы написали это ясно и определенно — я не буду на этом останавливаться, — предстоит сделать очень, очень, очень многое.
       Итак, прожиты пять лет, и пять лет непростых. Для нашей страны, я думаю, это решающее пятилетие. А наши уставные пять лет (мы точно соблюли этот срок между предыдущим и нынешним съездом) точно попадают на годы перестройки, годы могучих перемен в нашей стране. И годы эти прекрасные, тревожные, иногда колючие, иногда в чем-то противоречащие друг другу, и ногда воодушевляющие, иногда огорчающие, но это годы величайших надежд. Могу это сказать и про себя со всей прямотой и откровенностью.
       Я думаю, что это последний шанс, который получило наше многострадальное отечество сегодня, — эти революционные годы, годы ломок и споров, отказа от наших замшелых стереотипов, от той системы антилогики и абсурдов, которая всеми нами правила так долго, цепко и безжалостно.
       Поэтому я думаю, что, может быть, самое главное сейчас — это общественная позиция нашей композиторской российской организации. Мне думается, что позиция эта определяется, может быть, проще, чем в других творческих организациях, так как великий Шостакович стоял во главе ее в годы трудные. Скольких он заслонил собою, своим авторитетом, гением своим, скольких композиторов, скольким он помог! Я думаю, что их число могло быть выражено пятизначными цифрами. За кого он только не ходатайствовал, кого не спасал. Я даже такой случай припоминаю. Может быть, этот композитор здесь находится, который еще в начале 50-х годов, когда еще И. С. Единицын был жив и ездил по Арбату, как-то застоялся на Арбате, зазевался и был немедленно увезен на мрачной машине. И единственное, что его спасло, — это то, что он просил позвонить Шостаковичу, чтобы тот удостоверил его личность...
       И даже в такие житейские моменты Шостакович всегда приходил на помощь. Вчера вышел журнал «Музыкальная жизнь», где написано, что, как только был арестован Мейерхольд, первым поставил подпись в его защиту Шостакович. То есть эта традиция величайшего нашего гражданина и человека должна самым святым образом у нас сохраняться. И нынешний состав секретариата рассматривал человеческое участие в судьбах коллег как свою главную задачу.
       Я хотел бы, чтобы те, кто придут нам на смену, никогда этого не забывали, потому что забыть это или изменить этот курс — будет преступлением перед памятью Шостаковича.
       Хочу вам сказать, что я уже три созыва являюсь избранным вами председателем нашей организации. Я считаю, что это более чем достаточно для того, чтобы что-то свершить или что-то не успеть свершить. Поэтому хотел бы, друзья, сказать, что я хочу покинуть этот пост и показать пример тому, чему еще в нашей стране, увы, примеров мало — ухода в отставку. Потому что в любом демократическом государстве (аплодисменты) это абсолютно простые каждодневные будни. Ничего не происходит, когда правительство, совет министров подает в отставку, президент, председатель совета министров. У нас об этом же думают с таким ужасом и страхом...
       Поэтому я хочу одним из первых сделать такой шаг — для примера. Прощаясь на этом посту с вами, хотя я всеми силами, конечно, буду помогать, буду ходить, просить, выбивать и требовать, как делал это и раньше, хочу просто, чтобы другие, те, кто помоложе, взяли бы нелегкий этот руль и вели бы наш корабль дальше, по возможности не теряя курса, который проложил великий Дмитрий Дмитриевич Шостакович.
       И поэтому я хотел бы высказать несколько соображений в перспективе, которые мне видятся.
       Я уже сказал, что главное сейчас, думаю, это общественная позиция организации. В тот момент, когда происходит поляризация и в обществе нашем, и в каждом ответвлении жизни, необходимо занятие твердой общественной позиции, позиции — за перемены, за радикальные перемены, за политику здравого смысла во всех без исключения сферах и областях, в том числе и искусства, необходима поддержка этих перемен, всяческое ускорение этих перемен, потому что только они могут нас вывести из болота абсурда и привести к нормальной цивилизованной жизни. Ибо не только общественная, но и музыкальная жизнь наша находится, конечно, в глубоком кризисе.
       С великой болью говорю, что ныне мы являем собой музыкальную провинцию в мире. И это та страна, которая когда-то была законодателем мод, интересов, вкусов.
       Мы за годы революции не построили ни одного филармонического концертного зала. Вот и этот зал Дворянского собрания, который мы только подпортили тем, что подняли сцену и забетонировали пол и сломали здесь акустику, — зал, где дирижировали Лист, Берлиоз, Чайковский и т. д. Мне думается, что это трагично. И есть постановление на этот счет и мнения и Михаила Сергеевича Горбачева, и Николая Ивановича Рыжкова, и бумаги ими подписаны. Но дело по-прежнему не двигается, находится безо всякого изменения. И это в то время, когда во всем мире, без исключения, в каждом маленьком городе построены на новом техническом витке потрясающие концертные залы.
       И я рад, что сегодня здесь у нас присутствует Председатель Совета Министров России товарищ Власов. И я обращаюсь и к вам, Александр Владимирович: мне кажется, что эта боль должна быть наша общая. Без таких залов мы безнадежно утеряем своем первенство. Мы его уже, к сожалению, можно сказать, в настоящем времени, с горечью, утеряли.
       Поэтому думается мне, что здесь нужно предпринять гигантские, героические усилия. Это отражается на всем. Это отражается на состоянии оркестров, на состоянии инструментария, который весь разношерстный. Уже во всех оркестрах мира либо английские инструменты, либо немецкие, либо бэмовская механика, либо французская. У нас с бору по сосенке, с миру по нитке — нищему рубашка, как говорится. Вот так, разные флейты — какая деревянная, какая — серебряная, у кого — из нержавейки... И тут мы превращаемся в глухую провинцию. В оркестре уже нет класса. А класс в оркестре — в ровности всех инструментов, ровности групп — от этого зависит качество игры. У нас трагически обстоит дело с инструментами.
       Положение, думается мне, таково, что об этом надо перестать говорить и начать хоть что-то, но делать.
       Что касается нашей концертной жизни, то изменения произошли, и произошли, слава Богу, к лучшему. Но мое глубокое убеждение: не имея института менеджеров, института импресарио, нам и из этого смертельного болота никогда не выбраться. Это пример всего без исключения цивилизованного мира.
       У каждого музыканта, каждого артиста есть свой менеджер, свой импресарио, который все свое время тратит на его карьеру, на его концертные маршруты по стране, график репетиций, комфорт. У нас же самые крупные артисты, самые крупные музыканты все делают сами, ходят по министерствам, выстаивают очереди в Госконцерте; обычно билетов нет, нет виз, нет паспортов, и потом человек приезжает раздрызганный, а ему нужно играть! Когда мы перестанем быть дикарями? И об этом мы тоже толкуем без конца.
       Нам необходим институт менеджеров и импресарио, иначе наша концертная жизнь просто погибнет. Я в этом глубоко убежден.
       Давать рецепты, как писать музыку, я, например, не берусь, не знаю как, и, думаю, никто в этом зале таких рецептов давать не будет. Давайте просто стараться помогать друг другу и искать путь вперед.
       Должен сказать, что меня смущает еще одна вещь. Я имею в виду другой институт — мы не имеем института менеджеров, но имеем институт руководителей. Это люди, которые умеют только руководить, которые то руководят сельским хозяйством, то руководят культурой, то железнодорожным транспортом. Но все для них это — случайное, проходящее, косвенное. Их бросила партия, правительство на этот прорыв, на этот участок, сферу... Пока не придут профессионалы, люди, заинтересованные жизнью, кровью своей в этом деле, а не просто брошенные обстоятельствами или высшими эшелонами власти, — ничего у нас не подвигнется к лучшему. До этих пор мы, к сожалению, никак с этой дурной традицией совладать не могли. Однако добрые признаки появились. С удовольствием могу назвать имена и режиссера Губенко, и биолога Воронцова, который возглавил Госкомприроду, экономиста Абалкина. До тех пор, пока такие люди — профессионалы в высшем смысле слова — в этом эшелоне власти не будут вести дело, до тех пор мы не сдвинемся. Пускай не рассердится на меня присутствующий здесь Василий Георгиевич Захаров. Но что же? Когда Верховный Совет не утвердил вашу кандидатуру (я смотрел это по телевизору), вам был дан великий шанс — за 10 минут сказать всей стране, что надо сделать, чтобы спасти культуру отечества, судьбы искусства нашего. Сказать — я буду министром, будет ли еще кто, не, важно, но самое главное — культура, искусство в кризисе, мы гибнем, нам нужно то, это, это, это. Вы стали говорить: меня не тогда позвали, не тогда позвонили, не было кворума, кого-то не оповестили. Вы знаете, у меня прямо руки опустились от этого! Боже мой, значит опять личное благополучие становится превыше той боли, которая гложет нашу страну. Теперь вы — руководитель культуры в РСФСР. Поймите меня правильно, я знаю, что Василий Георгиевич человек отзывчивый, друзей у него много среди деятелей культуры. Мне сам принцип кажется неправильным, мы от этого принципа должны избавляться. Надо, чтобы пришли новые люди. Не надо тасовать ту же самую «замусоленную» колоду карт. Не надо бояться, что туда попадет какая-то новая карта... (продолжительные аплодисменты)... Только люди, для которых этот «участок» — вся жизнь, кровь, сердце, печенка, суть, смысл существования, а не игра случая или каприз чьей-то прихоти, что завтра он будет заниматься чем-то другим с той же прилежностью, симпатичностью, старанием. Я хотел об этом тоже сказать.
       Теперь, друзья, последнее.
       Сейчас ходит много разговоров — последние недели они стали чуть, правда, приглушеннее, но тем не менее, — дескать, Союз композиторов надо бы нам то ли закрыть, то ли закрыть — почистить, как у Маяковского, — а затем открыть вторично... Я с настороженностью прислушиваюсь к этим толкам. Потому что в наше время царствования всеобщего дефицита, грядущих карточек, непростых дней, которые нам предстоит прожить, я думаю, музыкантам надо держаться как можно более сплоченно. Мы-то знаем цену искусству! Нам жизненно необходимо единение. Я понимаю, что мы при этом должны быть разные, исповедовать отличные друг от друга взгляды на музыку, свое ремесло. Но нас должно объединять главное: вера в высочайшее предназначение искусства, в очищающую его силу, в святость своего предназначения. И мы слишком много отвлекаемся от своих профессиональных музыкантских дел, отвлекаемся, как будто нам каждому дано по две жизни. Увы!
       Я помню, давно уже это было, я как-то был в Соборе святого Петра в Риме и гид, который меня водил, все говорил: вот это сделал Микеланджело, вот это, вот это; я так себе под нос заметил: да когда же он все это успел сделать?! Гид говорит: а он больше ничем не занимался. Вот мы, к сожалению, занимаемся всем, чем угодно, поэтому Сикстинских капелл и всего прочего, к сожалению, так мало понаписали...
       И еще одну тревогу я хотел высказать. Меня лично очень встревожил тот резонанс, то эхо, которые дошли от пленума Союза писателей РСФСР. Потому что тот душок расизма, который никогда не был присущ нашей нации, — я сам человек русский, православный, крещеный. Фамилия моей матери — Иванова. Но для меня это всегда то, что даже близко не может быть соотнесено с понятием интеллигентности. Потому что русский интеллигент всегда был. И Сахаров, и Шостакович, и Рихтер, и Капица — люди высочайшей чистоты и кристальности. Я не верю в то, что могут быть плохие и злые народы. Есть плохие люди и хорошие, есть люди жадные... (продолжительные аплодисменты) ...есть люди корыстные, вы понимаете, самые разные. Даже те нации, в которых 200—250, 500 человек, я знаю, такие народности есть на Севере, — нет и там плохих наций, быть не может. Все нации перед Богом, перед небом, перед землей, перед Отечеством своим равны, у них равные интеллектуальные и физические возможности. И когда я слышу об этом расизме, об этом шовинизме, меня это приводит в глубокое смятение и тревогу. И я очень хотел бы, чтобы и эта традиция великого русского интеллигента Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, чтобы она была сохранена нашей организацией и в будущем. (Аплодисменты.)
       И, пожалуй, вот уже самое последнее.
       Я думаю, что пускай мой пример покажется сегодня заразительным, потому что те организационные перемены, которые произошли сегодня в Союзе композиторов СССР, обнадеживают. Но закрадывается и доля некоторого знака вопроса — не хочет ли кто-то попасть в Книгу рекордов Гиннесса по служебной геронтологии. (Аплодисменты.) Я думаю, пускай кто-то и делает ошибки, но надо чаще менять людей, чтобы разные люди приходили к руководству творческими организациями. Не следует руководителям творческих организаций России да и всей страны стремиться попасть в Книгу рекордов Гиннесса. Это мое глубокое убеждение.
       Я думаю, вопрос, который стоит перед нами: возродится ли страна наша; и мы должны на него ответить: да, должна возродиться! Если сейчас она не возродится, она не возродится никогда. Но для этого каждому из нас нужно, перво-наперво, поставить перед собой этот вопрос — твоя общественная позиция, помогаешь ли ты стране ломать старое, отжившее, никчемное, вредное, страшное и отдаешь ли все силы свои политике перемен, отходу от абсурдов, от предвзятости, от страха, подхалимных наших микробов, которые в нас сидели и сидят, словно это рыжие тараканы, которые бегают по нашему образцовому коммунистическому городу Москве чаще, чем люди, от всего этого будем ли мы отказываться, не пожалеем ли мы себя. Вот, я думаю, главный вопрос, на который и будет ответ — возродится наша страна или нет. Спасибо.

Родион Щедрин

Опубликовано: Советская музыка,1990, № 12

Вернуться
Используются технологии uCoz