«Америка - моя любовь!»
(Американские зарисовки в 12-ти этюдах-впечатлениях для фортепиано. 1990 г. Посвящается Г. Хаймовскому)
Премьера в России
Из письма Н. Сидельникова
Г. Хаймовскому
30 сентября 1990 г. Нью-Йорк
Гриша дорогой!
Завершил этюды для тебя. И как всегда это у меня бывает по окончанию большой работы - жалко расставаться с уже рожденным на Свет Божьим чадом. Работал с увлечением и радостью над этим опусом. И эта работа спасала меня от отчаяний по поводу жизненных неурядиц...
Я не знаю в мировой музыкальной литературе прецедента, как бы «путевых заметок», своего рода интимного дневника впечатлений. Другими словами, это живая жизнь, окрашенная с одной стороны новизной восприятия нового, необычного мира, а с другой - взрыв ностальгических чувств при встрече с Тобою, воскресившим пережитое и вселившим надежду на новые и лучшие жизненные перспективы. И отсюда мое максимальное проникновение и
растворение в твоем сегодняшнем мире и бытии. Это, как бы наш с тобою
автобиографический цикл нашего 17-ти дневного пребывания вместе в радости и любви + все будущие встречи. Отсюда и мысли и мечты о бесконечности и такое вот решение этой бесконечности. Поэтому повторение первого этюда в ином ключе в конце цикла это не ТОЧКА, а МНОГОТОЧИЕ... Далее. Не верь массе теоретиков, как маститых, так и всех прочих, что мажоро-минорная система «умерла». Это лукавая абстракция - удобная ширма для импотентов от искусства. И чем «логичнее» их рассуждения, тем подозрительней их «фанатизм», ибо ЛОГОС - это наука, со всеми отсюда происходящими производными, а ТВОРЧЕСТВО - ЭТО ДУХ - т. е. работа ИНТУИЦИИ, ВООБРАЖЕНИЯ, иными словами присутствие в душе
творца во время акта творчества непредсказуемого Божьего Присутствия, которое и определяет все и вся. Творец несет в себе идею бесконечности и бездонности Творения Его, а теоретик мыслит конечными категориями, ибо не может предвидеть, а лишь - классифицировать уже произведенное. И потом, вдумайся сам: до тех пор, пока человек будет способен испытывать радость и печаль, он будет нуждаться в мажоре и миноре, и посему несмотря на всю гениальность Шенберга и Веберна их система раздвигая наши возможности постижения музыкального ряда, его возможностей, не может альтернативно заменить мажоро-минор как принцип. И это уже почувствовал и доказал Альбан Берг. Все дело в том на КАКОЙ ОРБИТЕ находится МАСТЕР, и ДОСТАТОЧНО ЛИ ВЫСОКА ЭТА ОРБИТА, ДАБЫ УВИДЕТЬ И ОЦЕНИТЬ ВСЕ СРЕДСТВА ВЫРАЖЕНИЯ ИНДИВИДУАЛЬНО! Мое глубокое убеждение, что нет плохих, или устаревших средств - а лишь плохие композиторы, которые ищут к кому бы примкнуть, т. к. не несут в себе Божьего Дара, характеризующего Личность, Индивидуальность, Свой Взгляд на Все Сущее от Малого до Великого. Это, Гриша, мое КРЕДО и пока я жив ничто не собьет меня с этого пути.
Несколько слов о цикле «Америка - моя любовь»
Будучи одним из наиболее выдающихся музыкантов сегодняшней России, Н. Сидельников, без сомнения, знал таких его предшественников в жанре звучащих «путевых заметок», как Ф. Лист («Годы странствия») или Р. Шуман («Лесные сцены») - назовем только двух для краткости. И, все-таки, этот цикл по-своему уникален. Уникален он своими психологическо-интимными обертонами, обращенностью своей как бы к одному лицу...
Музыка этих 12 этюдов-впечатлений может показаться нарочито традиционной. Но и в этом есть своя задача: традиционность, узнаваемость звучаний, характерных для Америки 30-40 годов, привносит элемент ностальгии по тому лучшему, что было создано в американской культуре. Этот, казавшийся вживленным в реальность, «Дисней Ленд», был для многих русских интеллектуалов страной чудес, воплощенных в незабываемых фильмах, в литературе, в поэзии, в новейших танцах, песнях Бродвея... Это был некий мираж абстрактной свободы. Желая воплотить эти свои ощущения, Н. Сидельников как бы разбрасывает повсюду специальные «американизмы»: вспышки огней во тьме, звуки нескончаемых потоков машин, выскочившие откуда-то синкопы джаза, осколки каких-то Бродвейских «мюзиклов», ускользающие и очевидные Гершвинские мотивы. Это и многое другое - открытое или затаенное - служит одной цели. Огромная, щедрая русская душа Коли, Николая Николаевича Сидельникова через все это стремится сказать казалось бы такие обычные, и, однако, проникающие в сердце четыре слова: «Я всех вас люблю!» Среди этих «всех», обращение метит прежде всего в пианистов, которые, я уверен, найдут в этом цикле бесчисленные новые и старые приемы фортепианной сонористики, откроют здесь свои интерпретаторские и виртуозные потенции, - тем самым еще раз послужив славному в мире и бессмертному во времени идеалу романтического русского пианизма.