Едва ли не постоянно обращаясь к творчеству еще неизвестных или уже забытых композиторов, знаю, как трудно вести разговор с читателем о музыке, которая не звучит и потому незнакома. Но на сей раз такой разговор необходим. «Застывшая музыка» сегодня — это не стройные архитектурные ансамбли, а рукописи, клавиры и партитуры, невостребованные обществом.
       Разные причины вопиющего явления незвучания — равнодушие и пассивность, лень и корысть, пренебрежение и непонимание, нарочитое замалчивание и обесценивание — образуют цепкий замкнутый круг, за пределы которого трудно, порой почти невозможно вырваться художнику и его произведениям. В результате идет постоянный процесс расширения своего рода архивной зоны, состоящей из многих и многих пластов нереализованного творческого «капитала». Результат — невосполнимые потери истинно духовного, талантливого, кризисные явления в искусстве, культуре.
       Увы, незаметно и весьма прочно отошло на дальний план такое понятие, как неповторимость мира творца. Все чаще и охотнее мы рассуждаем о неких универсальных художественных принципах, нивелирующих личностное, индивидуальное. Да и всегда ли оно есть? Нити, прочно связывающие композитора с традициями и современностью, представляются зачастую более прочными, чем незаметные (или незамеченные?) ростки не просто нового, но своеобразного. И все же у каждого подлинного художника они, эти ростки, определяющие в конечном итоге контуры стиля, есть. Нет другого — должного внимания к тому, что составляет наш духовный потенциал. И зачастую лишь его величество Случай помогает возвращению наших долгов прошлому и настоящему. А их, этих долгов, накопилось немало.
       Думаю об этом, собираясь в дорогу. А путь предстоит не далекий, но и не близкий — в Смоленск, древний Город на семи холмах. Еду туда ради одного-единственного концерта из произведений практически забытого сегодня автора Алексея Владимировича Станчинского, — концерта, организованного, как принято говорить, местными силами. Предполагая, что он приурочен к какой-то дате, уточняю временные вехи жизни композитора: 1888—1914. Очевидной «привязки» к году 1990 как будто нет, что уже само по себе вселяет надежду: быть может, мероприятие проводится не ради обязательной «галочки»?
       Оказалось, вечер музыки Станчинского готовился к концу 1989 года — к 75-летию его дебюта, состоявшегося в 1914 году, когда ярко, неординарно заявил о себе молодой композитор и пианист. По независящим от инициаторов мероприятия причинам оно прошло позже намеченного. Впрочем, так ли уж важно подобное обстоятельство?
       Инициатива музыкантов Смоленска заслуживает самых добрых слов — ведь творчество Станчинского набирало силу на родной смоленской земле. Однако, как выяснилось, почти никакой поддержки организаторы концерта не получили. Что же это — свидетельство полного равнодушия или еще одно подтверждение досадного бессилия? Как выяснилось, — второе.
       Смоленская филармония живет сегодня, как и другие концертные организации, в жестком режиме хозрасчета со всеми, как говорится, вытекающими отсюда последствиями. Вот и оказываются те, кто выдвигает разного рода «идеи», в плену у «закона кассы»... Сколько уже сказано, написано о недопустимости тотального хозрасчета в сфере искусства, где он приносит один лишь вред, но, как видно, все впустую!
       И пока в Смоленской филармонии готовятся к приезду Урмаса Отта, ждут его рассказов о «телевизионных знакомствах», а местные кадры едут «на заработки» в область, возрождением забытого занимаются в свободное от работы время лектор филармонии, научный сотрудник краеведческого музея и педагоги музыкального училища — неисправимые альтруисты! Кто же они? Прежде всего хочу назвать лектора Татьяну Хаджинову. В предверии концерта Станчинского она провела большую подготовительную работу со слушателями, горячо, увлеченно рассказывая о неизвестном композиторе. Его судьба стала и основной темой нашей первой беседы, продолжавшейся... несколько часов. Открыв портфель, Татьяна достала вырезки из старых газет, ноты, еще какие-то материалы1. Самым трудным, по ее словам, стал поиск исполнителей. Постоянно сталкиваясь с отказами, Хаджинова обратилась к педагогам училища.
       Позволю себе небольшое «лирическое отступление». Зная специфику лекторской работы, остаюсь в недоумении: неужели при всех многочисленных делах, возложенных на плечи лектора (чего стоят, например, двадцать плановых концертов в месяц), можно заниматься еще чем-то? Оказывается, можно!
       И вот мы беседуем о состоянии дел Смоленской филармонии.
       — Ситуация у нас непростая, но типичная, — рассказывает Т. Хаджинова. — На концерты почти перестали ходить, да и заметных событий, которые привлекли бы внимание, немного. Даже популярный когда-то Глинкинский фестиваль (который, увы, год от года становится все менее интересным) не вызывает воодушевления. Два года назад мы решили создать дискуссионный клуб, чтобы выйти на прямой контакт с аудиторией. 17 декабря 1988 года он начал работу: состоялся концерт-встреча с Н. Богословским. Прекрасный получился вечер! Вспоминают его до сих пор. А потом в нашем дискуссионном клубе выступили А. Любимов, М. Федотов, К. Лисовский и Н. Штаркман. Однако проблема аудитории осталась...
       — Неужели вы и в самом деле думаете, что ее решение вообще возможно в условиях конкуренции с видеосалонами и дискотеками? Ведь даже рок-звезды иногда не делают должных сборов? — скептически спрашиваю я.
       — Не знаю... Но, согласитесь, и оставаться сторонним наблюдателем недопустимо!
       — Что же вы конкретно предлагаете?
       — В общем-то ничего принципиально нового. Просто пора предоставить людям возможность нормально работать в филармонии — без спешки и погони за рублем.
       К сожалению, художественная жизнь Смоленска, действительно, не богата событиями. Недалеко от филармонии расположен областной драматический театр. Его афиша привлекательна, но аншлаговых спектаклей, как мне говорили, нет. Бывают заслуживающие внимания мероприятия в Окружном Доме офицеров, но в основном они связаны с гастролями известных мастеров. Существует объединение оркестровых коллективов «Лира» при Дворце культуры железнодорожников (руководитель — В. Чугунов). По свидетельству тех, с кем мне довелось познакомиться, исполнительский уровень музыкантов, в основном непрофессионалов, достаточно высок. Немаловажен, кстати, тот факт, что недавно состоялись гастроли оркестра русских народных инструментов в США. Руководит коллективом правнук Алексея Станчинского — Александр Зуй.
       Есть в городе еще несколько концертно-театральных площадок, но все они, даже вместе взятые, не могут соперничать с кинотеатрами, которых здесь немало, а тем более с видеозалом, открытым во Дворце молодежи. И вот попытку расшевелить общественность города, интеллигенцию, молодежь, привлечь их к участию в крупном мероприятии и предприняли инициаторы концерта памяти Станчинского.
       Немало внимания было уделено рекламе: в частности, местная газета «Рабочий путь» опубликовала развернутую статью Е. Полушкиной и С. Пьянковой «Композитор Алексей Станчинский».
       О Елене Полушкиной, научном сотруднике Смоленского музея-заповедника, стоит сказать особо. Во многом благодаря ей в Смоленске началось возрождение творческого наследия Алексея Станчинского. Совсем молодая, она удивляет серьезным, глубоким взглядом на историю и культуру. Елена — человек дела. Еще работая в Доме-музее М. И. Глинки в Новоспасском, она заинтересовалась А. Станчинским, чья могила находится недалеко от родового захоронения семьи Глинки. Стала собирать материалы о композиторе, познакомилась с его родственниками, с исследователем его творчества московским музыковедом И. Лопатиной. Потом — поездки в Горький, к Татьяне Евгеньевне Воронцовой, родственнице Станчинского, у которой немало семейных реликвий; в Москву, в Центральный музей музыкальной культуры имени М. И. Глинки. В результате — Е. Полушкина готовит доклад о Станчинском и выступает с ним. И, наконец, принимает самое деятельное участие в подготовке и проведении концерта.
       Немало потрудилась и Светлана Пьянкова — преподаватель Смоленского музыкального училища, человек творческий, самоотверженный, много сделавший для изучения и пропаганды наследия Станчинского. Ее роль в организации памятного концерта также велика.
       ...Результат активной подготовительной работы энтузиастов превзошел, по-моему, все ожидания. В день юбилейного торжества зал филармонии был заполнен до отказа. По свидетельству завсегдатаев, его стены давно уже не видели такого изобилия цветов. Буквально на едином дыхании прошла двухчасовая программа. И не случайно: вдохновенно, ярко исполнили музыку Станчинского все участники концерта, который — весьма показательно! — готовился целый год.
       Итак, кто же он, Алексей Станчинский?
       Всего лишь 26 лет было отпущено ему судьбой. Необыкновенно одаренный, он имел желание и возможность получить хорошее, разностороннее образование; занимался не только музыкой, но и литературой, живописью, хорошо знал иностранные языки, профессионально разбирался в биологии (очевидно, здесь не обошлось без влияния старшего брата Владимира, ставшего впоследствии всемирно известным экологом).
       Детство А. Станчинского прошло в Смоленской губернии, в местечке Логачево, расположенном, как уже сказано, неподалеку от Новоспасского. Родители будущего композитора обосновались в имении, ранее принадлежавшем Л. И. Шестаковой, в конце 80-х годов прошлого века, вскоре после рождения Алексея. В доме звучало много музыки: мать Алеши была пианисткой; профессиональное музыкальное образование получила и его сестра Лидия.
       Талантливым, работоспособным, уже имеющим крепкую музыкальную подготовку, полученную им на занятиях с А. Брокусом в Смоленске, — таким предстал Станчинский перед С. И. Танеевым. После знакомства тот записал в своем дневнике: «...замеч[ательно] способный музыкант, живущий в Смоленске и изредка приезжающий брать уроки у Игумнова. Я смотрел несколько его варьяций для скрипки с ф-п C-dur. Он кончает курс гимназии, в буд[ущем] году переезжает в Москву... и я обещал с ним заниматься»2.
       До конца жизни Станчинского Танеев относился к нему очень тепло, считая одним из наиболее одаренных своих учеников, а лучшие из выполненных им заданий даже заносил в свою «золотую тетрадь».
       Высоко ценил дарование Станчинского и Н. Жиляев, принимавший в его судьбе самое непосредственное участие. Поддержали начинающего композитора А. Скрябин, Н. Метнер, С. Прокофьев.
       Прожив столь недолго, он оставил весьма значительное творческое наследие, включающее фортепианную, вокальную и камерно-инструментальную музыку. И вот поистине непостижимая загадка: почему написанная около двадцати лет тому назад интереснейшая монография И. Лопатиной о судьбе Алексея Станчинского до сих пор так и не опубликована...
       Из сочинений коснусь прежде всего прозвучавших в Смоленске. Коротко говоря, в них есть главное, что отличает дарование, — стремление и умение «говорить» образно, глубоко, эмоционально и в то же время строго. Язык произведений достаточно сложен. Особенно впечатляют афористически краткие, емкие по содержанию зарисовки.
       Сильное впечатление оставляет и фортепианный цикл «Эскизы» с его лирико-трагическим настроем. В концерте Ю. Гетманцев исполнил семь из двенадцати пьес цикла. Примечательно со-движение контрастных, относительно самостоятельных фактурных пластов, нередко подчеркнутых регистровыми разрывами. Такое со-движение свободно и в определенной степени непредсказуемо. Самобытный колорит придают образной палитре вкрапления жанровых элементов — народно-песенных (№ 4), романсовых (№ 6); но особенно интересно преломляет композитор разные типы колокольных звучаний (№ 10). Постоянно ощутима и разнотембровая «инструментовка» фактуры.
       В Прелюдиях, в отличие от «Эскизов», одно психологическое состояние постепенно, так сказать, естественным образом сменяется другим (нередко в рамках традиционной трехчастной формы). Это хорошо почувствовала И. Сергеева, сыгравшая семь прелюдий из разных опусов. Тонко, своеобразно ощущает композитор тональный колорит. Например, в Прелюдии cis-moll (№ 1 из Трех прелюдий, 1907) завораживает приглушенная краска E-dur'а. А в одной из самых трагических прелюдий Станчинского — C-dur'ной (!) (№ 5 из Пяти прелюдий, 1909) — холодный «свет» C-dur'a словно отражает минорные «блики» (пониженные II, III, VI, VII ступени и повышенная IV).
       Вообще, образный мир музыки композитора многолик: в его сочинениях нередко появляются и настороженные, скерцозные мотивы, и легкие «бисерные» пассажи, и «реплики», словно бы звучащие из уст разных героев... Много по-настоящему : искренних лирических страниц.
       Романтический тонус присущ, например, Серенаде для скрипки и фортепиано, написанной Станчинским в 17-летнем возрасте и сохранившейся в рукописи. Это одночастное сочинение, стройное по композиции, с кульминацией в точке «золотого сечения», казалось бы, ничем особым не примечательно. И все же печальный, немного тусклый голос скрипки на фоне смятенного звучания фортепианной партии надолго остается в памяти, ассоциируясь с излюбленным романтиками образом одиноко мерцающей свечи. Это и подчеркнули исполнители: О. Землякова (скрипка) и И. Сергеева.
       1910 годом означено время создания одночастного Трио для скрипки, виолончели и фортепиано, услышанного на вечере в исполнении Д. Русишвили, Д. Сероштана, И. Сергеевой. Здесь господствуют образы внешнего мира, картины народного празднества, стихия движения. Выразительны синкопированные мотивы — тонкая фольклорная стилизация. В них — отзвуки русских инструментальных наигрышей и, как мне показалось, отголоски шотландских напевов с характерными интонационно-ритмическими оборотами (вспоминается, что композитор работал над «Шотландскими песнями»).
       Устойчив интерес Станчинского к народному творчеству. Показателен в связи с этим такой факт: в 1910 году в Ельнинском уезде Смоленской области он записал 54 песни. Некоторые из них прозвучали в концерте. Вероятно, в ближайшее время они будут подготовлены к изданию С. Пьянковой и Е. Полушкиной.
       Заканчивая свой рассказ о доброй инициативе земляков Алексея Станчинского, не могу не сказать о необходимости дальнейшей работы по возрождению его творчества.
       «Он мечтает не о славе настоящей, а о будущей», — так охарактеризовал Сергей Иванович Танеев своего ученика3. Мог ли мастер предположить, что путь смоленского музыканта к признанию будет столь долгим и трудным?

Инна Ромащук